День отъезда.

            Этот день был посвящен всему прекрасному, в частности музеям.

            Цель номер один – Национальный музей, тот самый, о котором я неоднократно слышал. Итак, карта в руках, Дамаск уже почти родной город, я двигаюсь. Вот это место, около моста им. президента Хафеза Асада, где на карте помечен музей. Фасад и элегантная лестница.

- Это музей?

- Нет, это Директорат Дамасского университета.

Ага, идем дальше. Очередной прохожий – очередной вопрос, и я знаю, куда идти. Вот он, совсем рядом, мой музей. Билет за стандартные сто пятьдесят фунтов, и музей не производит ровным счетом никакого впечатления на меня. Мнение – сугубо индивидуальное и сложившееся исключительно благодаря утомлению от наблюдения памятников истории.

            В один момент я стою около крохотной таблички с самым древним алфавитом на земле, найденным в Угарите, в Сирии, где мы были в прошлом году. Буковки махонькими клинышками – так не похожи на современные, известные мне языки. Но надпись говорит, что, во многом, арабский и далее европейские алфавиты пошли от этого древнего алфавита. Практически все подписи в музее на французском – я скоро покидаю музей.

            Следующая цель – Бимаристан, затерявшийся где-то в Старом городе. Быстрый шаг, и я уже на рынке Аль-Хамедия. Боже, как здесь красиво в утреннем свете, пробивающемся через узкие щели в своде. Вся грязь к утру прибрана. Я не выдерживаю и делю кадры.

            Бимаристан найден – он прямо по соседству с Аль-Хамедией, всего лишь сто метров вправо от центральной направляющей рынка. Цена уже в два раза ниже, чем в Национальном музее. Бимаристан – это красивый особняк, он называется так: «Музей медицины и науки». Меленький, как конфетка, он представлен, если не ошибаюсь, четырьмя скромными залами, посвященными фармацевтике, медицине, науке – остальное не помню. Впечатление – приятное.

            Дальнейшая цель – Амбар-хаус, он же Касер аль-Сакафа. Мы наткнулись на него накануне вечером совершенно случайно, уже в темноте, блуждая по Старому городу. Случилось это исключительно благодаря моей склонности интересоваться всем подряд и непреодолимому желанию лезть к людям общаться.

           Кто интересуется архитектурой и прекрасным вообще, обязательно сходите сюда. Это самобытный арабско-оттоманский стиль с изумительными внутренними дворами. Здесь нет никакого музея, и нет билетов, весь комплекс занимает государственное учреждение, ведающее делами сохранения архитектурного наследия Старого города.

            Я провел здесь достаточно долгое время, добиваясь, пока отойдут в сторону люди, чтобы сделать фотоснимки. Ещё я долго доставал брошюру об этом здании. Делалось это совершенно наудачу и наугад. Меня долго пересылали по цепочке, пока один офисный дядечка, наконец, не дозвонился куда-то, и некий парень-араб со второго раза принес мне «брошюр инглизэ» - небольшую брошюру на английском. Благодаря ей я смог узнать и как называется это здание, и какая у него история, и, в итоге, написал эти строки.

            Итак, для желающих попасть сюда, обобщаю. Народное название этого места Амбар-хаус, и именно по нему вы и сможете его найти. Желаю удачи.

            Вечером, напоследок, мы пошли в мечеть Омейядов, чтобы в последний раз насладиться её очарованием и послушать неугомонный крик бегающих детишек. Тут произошел случай, заставивший нас немного понервничать.

            До отъезда в аэропорт остается пять часов. Я иду тяжело груженый фототехникой, в частности, с рюкзака свисает штатив. Всё это, понятно, я желаю оставить на широких просторах мечети. Меня тянет зайти в гробницу имама Хусейна. В прошлый раз я ошибся и принял её за место, где покоится голова Иоанна Крестителя. Так вот, мы заходим, я пытаюсь найти надписи на фарси в святом месте, наблюдаю небольшую очередь глубоковерующих людей, заглядывающих в нишу в самой гробнице. Выходим в залу, открывающуюся в необъятный двор мечети. Здесь у стены мирно спит человек. Так в мечетях бывает. Тут укромно, и у края ковров рядом с окном я решаю оставить свою поклажу: рюкзак, штатив и сувенирное полотно, которое я только что купил в Аль-Хамедии. Фотоаппарат в руках – я иду в саму мечеть. Темнеет.

            В помещении, как всегда, люди представляют всё многообразие мусульманского мира. Какие колоритные тут одежды, какого неповторимого вида люди, как задорно здесь резвятся детишки, как наивно они дергают решетку на гробнице Иоанна Крестителя, пытаясь заглянуть внутрь.

            Начинается служба. Женщины располагаются рядком у задней стены, мужчины – ближе к имаму. Пролетает некоторое время, в течение которого я увлеченно фотографирую детишек. Ко мне обращается Женя за штативом.

• - Он там, где я его оставил. Можешь его взять.
• - Где там?
• - Ну, там, в этом небольшом помещении сбоку от двора.
• - А там закрыто.

            Я, как ошпаренный, стремительно перебираю про себя в памяти предметы, которые были со мной. Быстро соображаю, что всё ценное в фотосумке, которая у меня на шее. Но там штатив, сам рюкзак и кроссовки – моя единственная обувь. Прямо в носках подбегаю к двери и удостоверяюсь, что гробница Хусейна закрыта. Бегом к служителю в будку у главного входа. Объясняю жестами, что там у меня осталась поклажа. Он кивает, когда я говорю «shoes». Другой человек меня провожает в небольшой кабинет за пределами мечети. Там я нахожу все свои вещи. Так мне кажется в тот момент.

            Мы возвращаемся через Аль-Хамедию, когда Женя замечает, что у меня нет с собой моего сувенирного полотна. Всё правильно – я оставил его в мечети. Мы идем назад. Я один захожу в тот же кабинетик, где женщинам раздают покров для входа в Омейяды. Жестами объясняю, что оставил полотно там же, где и все вещи. Он спокойно кому-то звонит, предлагает мне сесть. Через десять минут в кабинет входит ветхий дедушка, очень похожий на старика Хаттабыча или на персонаж из сказок Тысячи и одной ночи. Служитель что-то говорит ему – дедушка зовет меня за собой. Мы неспеша устремляемся в мечеть. Хаттабыч не торопится и периодически с кем-то разговаривает. Наконец, во мраке по опустевшему двору мечети мы подходим к двери в гробницу имама Хусейна. Когда Хаттабыч начинает отпирать ключом дверь, у меня возникает ощущение, что со мной происходит что-то священное. Но дверь открыта, будничным движением включен свет в зале. Я поворачиваюсь налево, смотрю под окно и вижу моё свернутое полотно. Беру его, говорю дедушке «шукран» и с облегчением отмечаю, что больше  потерь нет. Прохожу в который раз мимо человека в кабинке у входа – тот искренне веселится, глядя на меня, и радуется, что я, наконец-то, всё собрал. Подлавливаю Женю. Мы проходим через Аль-Хамедию. Дамаск, до свидания.

            Через двенадцать часов мы попадаем в пробку, наблюдая за окном маршрутки заснеженную, пасмурную Москву. На душе скверно. Поездка закончилась. Теперь Сирия и я неразделимы.

            Из потерь в этой поездке была только пара носков, которую по ошибке утащили два туриста в Пальмире вместе со своим бельем, сушившимся на веревке. Это были, кажется, австралиец и англичанин. Получилось, что я послал открытки в эти страны.

            Из приобретений была вся та широта мира, которую я познал в этой поездке: от улыбки бедуинской девчушки в Иордании до геккона в горах Пальмиры.